Когда все закрывают глаза на действия нарушителя. Но прощение не закрывает глаза на действия нарушителя, но указывает на ошибку, показывает, что не согласно с нарушителем, и при этом – прощает. В этом разница.
– Ну что ж, пусть будет так, – смирился офицер. – Нам же проще. Нет свидетельских показаний, нет и дела. Давайте тогда хоть пирожков ваших возьмём, раз уж приехали.
– Это всегда пожалуйста! – с радостью сказал мистер Шайн и передал офицеру целый пакет пирожков.
– А вы, – офицер обратился к мужчине, – хотя бы извинитесь, что-ли…
Полиция уехала. За ними уехал фургон с репортёрами. Скоро разошлась и толпа горожан.
Мужчина несколько минут стоял в стороне. Потом подошёл к старику и неуверенно сказал:
– Послушайте, мистер…
– Шайн.
– Да… мистер Шайн… вы меня извините, ради бога…
– Да, я всё понимаю…
– Нет, послушайте. Я ведь сам живу в этом городе и сам хожу в этот парк с ребёнком. И я бы никогда не стал наносить вред этому оазису. Это всё ради шума, чтобы привлечь прессу. И я бы никогда не стал участвовать в таком шоу, если бы не нужда денег… Если бы не мой сын… Он серьёзно болен…
– Я знаю, сэр.
– Как? Вы знаете? Откуда?
– Я имею в виду, что я знаю не конкретно про вашего сына, но знаю, что любое проявление зла есть следствие стремления человека к своему субъективному добру, которое он неистово защищает. Зло лишь побочный эффект добра. Поэтому я не держу на вас зла.
– Спасибо, сэр.
– И я, к сожалению, не в силах помочь вашему сыну… – добавил мистер Шайн. – Но… вот, возьмите, пожалуйста, сладкие пирожки для него…
– Спасибо, сэр, – он принял пакет с пирожками, отвернулся и пошёл к машинам. Потом вдруг на полпути остановился. В этот момент Мистер Шайн не видел его лица, но он точно знал, что мужчина плакал, и так же точно знал, что больше он никогда не будет участвовать в подобных акциях.
Мистер Шайн остался в одиночестве и стал размышлять о несправедливости этого мира, о том, почему детям приходится расплачиваться за грехи отцов, приходиться страдать, испытывать физическую боль. Но позже поймал себя на мысли, что эти его душераздирающие размышления никак не помогут миллионам страдающих детей. Но в его силах делать всё возможное, чтобы хотя бы часть из этих детей сделать счастливыми. И он твердо принял решение отыскать этого мужчину и, если это будет возможным, навестить его сына вместе со своими внуками.
5
Вечер наступил незаметно. Мистер Шайн продолжал торговать пирожками и общаться с горожанами. Скоро он вновь увидел Пэдкинса, который приближался к нему на своём велосипеде.
– Ох, и досталось вам сегодня! – сказал Пэдкинс, слезая с велосипеда.
– Ничего, бывали в моей жизни ситуации и покруче…
– Смотрите, – Пэдкинс достал газету, – о вас уже написали в вечернем «Браун-Хилл-Лайв», – и с выражением прочитал заголовок статьи: «Продавец пирожков остановил нарушителей общественного порядка!»
– О! Мисс Фрэнсис, как всегда, слегка преувеличивает. Поверьте, моя роль в этом спектакле была чрезвычайно мала. – И через паузу продолжил: – Ну а вы, Пэдкинс, что вы теперь скажете про мистера Старринга?
– Да, мистер Шайн, он меня крайне разочаровал.
– Но слишком сильно не разочаровывайтесь. Ведь человеку свойственно не только подрывать доверие, но и реабилитироваться в глазах общества. Не рубите с плеча, дайте ему шанс. Понятно, что после такой выходки он потеряет доверие избирателей. Но не стоит ставить на нем крест как на личности. Вероятно, он сможет состоятся в иной ипостаси. Ведь, как мы с вами уже знаем, чтобы служить на благо общества, необязательно быть в политике. Достаточно быть просто разносчиком газет или, к примеру, продавцом пирожков, – он улыбнулся. Пэдкинс понимающе улыбнулся ему в ответ. Потом мистер Шайн спросил:
– Поужинаете со мной? У меня тут осталось несколько пирожков и… мятный чай!
– Не откажусь, сэр. Спасибо.
И оба расположились на скамье возле пирожковой лавки. Они сидели молча, попивая ароматный чай и закусывая пирожками. Они смотрели на небо, в котором уже начинали мерцать отдаленные звёзды. Через несколько минут Пэдкинс прервал молчание:
– И всё-таки, как вы думаете, мы единственные во вселенной?
– Сложно сказать, Пэдкинс. Но мне хочется верить, что нет. Что где-нибудь там, далеко-далеко, может, среди тех сверкающих далёких звёзд есть звезда по имени… даже не знаю… Солнце!
– Аха-ха-ха! Ой… простите! Солнце?
– Вам не нравится?
– Странное название.
– Да, странное. Но звучит, по-моему, красиво.
– Ну ладно, – сквозь улыбку согласился Пэдкинс, – пусть будет Солнце!
– Да. А вокруг этого Солнца кружится какая-нибудь маленькая-маленькая планетка, пусть даже меньше нашей…
– Земля! – поспешил придумать ей название Пэдкинс.
– Земля? – Мистер Шайн улыбнулся.
– Ну, раз уж мы фантазируем со странными названиями.
– Хорошо, Земля. И вот на этой Земле существует общество, чем-то похожее на наше, только, может, более, или менее развитое. Может, эти существа… Кстати, как мы их назовём?
– Может, люди?
– Окей. Люди. Может, эти люди ещё не умеют путешествовать на соседние планеты, но, по крайней мере, стремятся к этому. И они так же, как мы, стремятся к любви и счастью, насколько у них хватает сил и опыта…
– Да, но ведь наука пока не обнаружила подтверждение существования иных космических цивилизаций?
– Но ведь и опровержений тоже нет? Ведь если представить масштабы вселенной, хотя бы попытаться представить, то, чтобы говорить наверняка, что мы единственные во вселенной, нужно заглянуть в каждый уголок этой вселенной, что, как вы понимаете, пока не представляется возможным. Ведь только тогда можно утверждать про наше вселенское одиночество.
– Я тоже об этом думал, сэр. Но вот ведь какая мысль меня посетила: в наш с вами век мы ведь врядли станем свидетелями открытия иной космической цивилизации?
– Вряд ли.
– Так почему же нам так важно в это верить?
– Важно, Пэдкинс, важно. Ведь от этого зависит ограниченность или безграничность нашего мышления, которое очень сильно влияет на нашу повседневную жизнь. Ведь в жизни чаще преуспевает тот, у кого развито творческое мышление. А что такое творческое мышление, как не безграничность? Вы ведь наверняка замечали, Пэдкинс, когда начальство даёт вам задание и при этом ограничивает исполнение во времени, то качество вашего исполнения оказывается, мягко говоря, средним? Потому что вы спешите, боитесь не уложиться в срок, и поэтому совершаете множество ошибок.
– Да, сэр, именно так. Ох, если бы все начальники это понимали!
– Но если вам дать на исполнение время, не ограничивая его жёсткими рамками? Дать вам то время, за которое вы управитесь естественным образом, свойственным только вам, и никому более.
– Давать каждому человеку время, исходя из его личных способностей?
– Да, Пэдкинс! Представляете, какой должен быть уровень интеллекта у человечества, чтобы реализовать такой индивидуальный подход на практике?
– Ох, да, сэр…
– Ведь еще Шуша Брандабуди говорил, что на самом деле человечество находится в младенческой стадии своего развития. И в этом смысле вполне возможно, что на какой-нибудь другой планете существует общество, которое уже смогло реализовать на практике такой тонкий индивидуальный подход, вместо того, как это делается у нас: тупо финансировать повышение рождаемости, надеясь количеством вырваться в лидеры. Но дело не в количестве людей, а в качестве их индивидуальности.
– Согласен, сэр. Но ведь, исходя из того же индивидуального подхода, толпа никогда не придёт к такому выводу, к такому выводу может прийти только личность. – В этот момент Пэдкинс начал мыслить как истинный шушистский ученик, который перестаёт бояться и стесняться собственных мыслей. – И поэтому, как ни крути, для этого должен в какой-то момент истории родиться некий лидер, который поможет обществу понять логику индивидуального подхода.
– Кажется, я уже понимаю, к чему вы клоните, Пэдкинс…
– Да, сэр. Ведь, допустим, нам повезло, что на нашей планете когда-то родился Шуша Брандабуди, и своей мудростью помог людям обратиться не к богам, а к самим себе. Но как быть обществам, к примеру, на других планетах, если им не повезло с таким лидером? Ведь тогда такие общества обречены на вечную
